СПОСОБ ЖИТЬ.
Так все спокойно было в этом переулке, а сейчас пошло тайное возбуждение и лихорадка. Будто что-то сдвинулось с места, какие-то силы пришли в движение и, хотя никто не признавался, чувствовалось, что все друг другу мешают, столпились на одном пятачке и ждут, кто первый не выдержит и освободит место. Но никто не уходил. Тесно стало в придорожном кафе.
— Ладно, выхода нет, — сказал знаменитый ученый. — Придется вам кое-что рассказать. Слушайте.
Приезжий и знаменитый ученый сидели грустные и никак не могли договориться. Оба не говорили главного, и, значит, суть разговора лежала где-то в стороне, и все дело зашло в тупик, н оставался один выход, самый простой и детский, — полная откровенность. Но этого ученый и боялся больше всего.
— Да, боюсь, — сказал ученый. — Наш эксперимент держится на том, что некий незнакомый человек сам, без подсказки принесет решение, которое мы ищем. Если я вам расскажу суть эксперимента, можно считать, что он не состоялся... Ладно... выхода нет, придется вам кое-что рассказать... Слушайте...
Приезжий ответил:
— Зачем же мне слушать то, что я и сам знаю?.. Ученый подскочил, сунул руки в карманы, потом посмотрел в безмятежное лицо приезжего и снова сел.
— Почему вы меня все время дразните? — спросил он.
— Из-за вашего апломба, — сказал приезжий. — Из-за того, что вы ждали появления кого-то более солидного, чем я.
— Не сердитесь, — раздраженно сказал ученый. — Времена изменились. Мир теперь преобразовывают не странствующие энтузиасты, а крупные научные коллективы.
— Вы считаете — искусство — устарелая профессия?
— Не профессия... Устарелый способ мышления.
— Искусство — это не мышление, — сказал приезжий. — Этим оно отличается от науки... Наука может научить только тому, что знает сама, а искусство даже тому, чего само не знает.
— Как это может быть? Подумайте...
— Наука имеет начало, а искусство не имеет, — сказал приезжий. — Если человек выжил до того, как появились доктора, значит природа придумала способы его выживания до того, как появилась медицина. И так во всем. Музыка была до того, как придумали ноты. Литература была до письменности, живопись — до открытия анатомии и перспективы. Искусство существует столько же, сколько существует человек. Оно отличается от дыхания только тем, что потребность в дыхании у всех одинаковая, а в искусстве — разная. Поэтому в науке вдохновение редкий случай, а для искусства это обязательный минимум. Хотя и тоже довольно редкий случай...
— Вы противопоставляете науку и искусство, — сказал ученый. — Глупо.
— Нет. Когда-нибудь они сольются. Я только против чванства.
— Ну, с меня хватит, — сказал ученый и встал. — Сомневаюсь, есть ли какой-нибудь смысл в том, что вы наговорили.
— Ну конечно, с вас хватит, — сказал приезжий. — Каждый интеллигент втайне думает, что эволюция закончилась именно на нем... Сначала он призывает сомневаться, так как сомнение — основа науки, а потом звереет, когда сомневаются не так, как он призывал.
— Получили? — спросила Валентина Николаевна. — Я же предупреждала... Одна болтовня... Я довольна, что вы получили свое... Разговаривать с ним бесполезно... Только время тратить.
— А почему ты плохая актриса? — спросил приезжий. — Разве так ты бы могла играть, если бы знала, для чего искусство?
— Я знаю, — сказала она.
— Сто тысяч трактатов об искусстве не могут ответить на один-единственный вопрос — что есть искусство. Очевидно, это может означать только одно— они написаны не на том языке, на каком задан вопрос... Кого ты сейчас играешь?
— Офелию. А что?
— Господи! — сказал приезжий. — Офелию ты играть не можешь! Ты склочница, а Офелия проста, как ласточка.
Актриса смотрела на него исподлобья.
— А ведь меня хвалят не только дураки... — сказала она. — Выходит, ты один прав?
— В искусстве это бывает довольно часто, Офелия, о нимфа!
— Значит, вы считаете, что искусство более прогрессивный способ мышления? — спросил ученый.
— Да не мышления! — сказал приезжий. — А жизни! Причем ее высший способ!
— Что же это означает практически: искусство — способ жизни? — спросил ученый.
— А то, что, когда человек воспринимает искусство, это другой человек, не повседневный. Не верите? Сейчас покажу...
Официантка Семина потихоньку все проталкивалась и проталкивалась и теперь стояла возле столика. Приезжий обернулся к ней.
— Спросите меня — верующий ли я,—сказал он ей.
— Вы верующий? — покорно спросила она.
— Да, — ответил приезжий.
— Как странно, — сказала она. — Совсем не похоже. А во что вы веруете?
— В вас, — сказал приезжий.
— Неужели не видишь?! — закричала ее подруга. — Он же тебя охмуряет!
— Он не охмуряет, — сказала официантка Семина.
— То есть как не охмуряю? — сказал приезжий.— Именно охмуряю! Вы спросили, верующий ли я... Я верю в то, что, пока в глубине души вы знаете, что вы красавица, ничто не потеряно... Вы красавица, вы же знаете это?..
«Ну, уж это загнул, — подумали все после того, как с испугом посмотрели на официантку Семину. — Н-да, загнул. Ври, да знай меру».
— Вы же знаете это?
— Нет...
— Не врите! — скомандовал он. — Вы сомневаетесь в этом только в метро!
— Почему в метро?.. — жалобно сказала она. Нет...
Все смотрели на них. Разыгрывался какой-то аттракцион. Только вот какой, никто еще не мог понять.
— Потому в метро, что, когда вы садитесь на диван, самые красивые молодые люди садятся рядом с вами... И тогда вы сомневаетесь, что вы красавица... Потому что они садятся смотреть на девушек, которые напротив.
У всех были внимательные, настороженные лица.
— Не боитесь их, — сказал приезжий. — У всех то же самое... Отвечайте — правду я говорю?
— Правду... — сипло сказала она. — Откуда вы знаете про метро?
— Никто не обращает внимания на соседа, — сказал приезжий. — Все смотрят только на сидящих напротив, — он оглядел всех. — Но теперь... с этого момента и вовеки веков... все будут знать, что вы красавица... Все... Даже соседи в метро будут знать...
Что за существа женщины, черт побери! Всем даже страшно стало. Перед ними стояла красавица. Приезжий специалист по модам, протолкавшись к столу и оглядев Семину, быстро записал в блокнот: «Засаленный передник! Перспективно!!» — и поставил восклицательные знаки.
— Как вас зовут? — спросил приезжий почтительно.
— Муська ее зовут! — язвительно выкрикнула подруга. — Сокращенно Муська!
— А полностью? — спросил он и взялся за лоб, будто растерялся.
— Полностью зовут Муза, — сказала официантка Семина.
Приезжий потер лоб, взял свой сидор, оглядел всех и тихо пошел прочь. Потом вернулся:
— Я так и думал... Я так и думал, что вас зовут Муза, — сказал он. — Кто же у них еще может работать официанткой?..
Потом он ушел.
— Граждане, кто это? — спросила подруга Музы. — Валентина Николаевна, кто этот человек?
— Не знаю... — сказала актриса. — Никогда не могла понять... Он был клоуном...
— Не плачь, — сказала Музе ее подруга. — Не плачь...
— Я любила его... — сказала Муза. — Всю жизнь.
И тут началась какая-то толчея. Никто сразу и не понял. А потом вдруг у столика появился приезжий.
— Слушайте, дайте-ка я сяду, — сказал он. — Это мое место.
Никто уже ничего не мог понять.
— Я вернулся посмотреть, какой эффект, — объяснил он. — Раньше это у меня хорошо получалось... Я боялся, не разучился ли я... Видимо, нет...
Все поскучнели.
— Ты, наверно, из гроба встанешь посмотреть, как тебя хоронят, — сказала Валентина Николаевна.
— Нет. Не встану, — сказал приезжий. — Смерть—это волевой акт. Если я помру, значит мне все опротивело.
— Зачем эта клоунада? — сказал ученый. — Зачем вы допускаете, чтобы над вами смеялись?..
— Что вы! — сказала Валентина Николаевна. — Он всегда считал, что настоящая клоунада—это не тогда, когда зритель смеется над клоуном, а когда клоун над зрителями...
Люди молча отходили от столика.
— Ну вот, — сказал ученый. — Пора начинать разговор всерьез... Если вы готовы, конечно...
— Потому и вернулся, — сказал приезжий. — Я-то готов... А вот вы — не знаю...
— Готов.
— Ну так вот... — сказал приезжий. — Дело в том, что в один прекрасный момент... приборы в вашей лаборатории обнаружили, что откуда-то из эфира начали поступать остросюжетные видения...
Ученый резко откинулся назад и напряженно глядел на приезжего.
— Мало того. — дружелюбно сказал приезжий. — С людьми, которые наблюдали эти видения, стали происходить странные вещи... Всякий, кто их видел, обнаруживал, что жизнь его шла не так, что он не знал себя и что, в сущности, надо начинать сначала...
— Минуточку... — резко сказал ученый. Он достал рацию, щелкнул кнопкой и сказал негромко:
— Первый говорит... Да... Это я... Заблокируйте кафе... Глухая защита. Максимальная... Снимете, когда уйду...
Он щелкнул кнопкой и сунул рацию в карман. Потом он подозвал метрдотеля и распорядился удалить всех из кафе. Он дождался, пока все официантки, и шеф-повар, и метрдотель вышли на лужайку и уселись на травке рядом с посетителями, пересчитал их, потом вернулся к столику.
— Сейчас... — сказал он и прислушался. — Сейчас...
— ...час... — откликнулось эхо.
— Продолжайте, — сказал знаменитый. — Необходимы предосторожности...
Голос его гулко отскакивал от невидимого купила, накрывшего придорожное кафе.
— Техника на грани фанатизма, — сказал приезжий. — А что толку? Все равно вам придется впустить всех сюда.
— Ни в коем случае!
— Потому что сейчас вы убедитесь, что это не ваш эксперимент, а мой... А мой эксперимент можно проводить только в толпе и на уровне толпы.
Назад на "Оглавление"
Далее - Глава 11 КРИК ПЕТУХА.
