Вот так.
Что мы знаем о прошлом, если мы так ничтожно мало знаем о настоящем? А мы еще хотим предсказывать будущее. Копим факты, заворачиваем в папиросные бумажки, кладем на полочки и никак не уловим их внутренней связи. Наваждение какое-то. Где появляется этот человек, там теряется устойчивость, начинается клоунада или дьявольщина. Зачем вообще клоун? Зачем эта вечно отмирающая и вечно возрождающаяся профессия?
Его звали Сода-солнце.
Американские летчики, участники челночного полета, которые
отбомбились над Берлином и теперь пили у стойки на нашей базе, встретили
его невнятным веселым лаем. Он прикрыл их от "мессершмиттов", когда они
подходили к базе. Он один спустил в море двух "мессеров", третий задымил к
горизонту.
- Сода-виски, - предложили они ему.
- Сода-солнце, - сказал он и стал губами ловить капли грибного дождя,
залетавшие в открытую фрамугу.
Американцам перевели - сода-солнце, - они опять засмеялись и напились
на радостях. Его стали звать Сода-солнце. Все светлело на базе, когда он
появлялся. Худощавый, с близко посаженными карими глазами, удачливый в
начинаниях и ласковый с девушками. Девчата из БАО - батальона аэродромного
обслуживания - стонали, когда слышали его свист. А насвистывал он всегда
одну песенку:
А романов у него вовсе не было, и кто его "безоглядная любовь", никто не знал, и вина он не пил, только хватал губами капли дождя, когда возвращался с полета без единой пробоины. И уходил он от "мессеров" всегда в сторону солнца. Блеснет крылышками и растворится в слепящем диске.Подкатилися дни золотые
Воровской безоглядной любви.
Ой вы, кони мои вороные,
Черны вороны, кони мои.
Так он последний раз и ушел к солнечному диску. Блеснул, крылышками и растворился в слепящем блеске. Никто его с тех пор не видел. Пропал.Устелю свои сани коврами,
В гривы черные ленты вплету,
Пролечу, прозвеню бубенцами
И тебя подхвачу на лету.
Мы ушли от проклятой погони.Когда он вышел к ночному костру нашей экспедиции, я его сразу узнал по свисту. Он свистел песенку о безоглядной любви и о вороных конях. Я его сразу узнал, хотя он располнел и лицо его плясало от сменявшихся ежеминутно выражений. Клоунада. Теперь его приняли в институт археологии из-за работы о Леонардо, а он оказался клоуном. Дьявольщина. Он проходил испытательный срок.
Перестань, моя крошка, рыдать.
Нас не выдали черные кони,
Вороных никому не догнать.
А болтунам и их патриарху Ноздреву я заткну глотки. Я свирепею редко.
Но лучше меня не трогать.
- Какая вам требуется помощь?
Он задумался.
- ...Ласка, - сказал он.
- Что?
- Я хорошо работаю, - сказал он, - когда меня любят.
- ...Сода-солнце... - сказал я, не удержался.
Он вскинул на меня ресницы узко поставленных глаз.
- ...Я вас сразу узнал, - сказал он тихо. - Потому и вышел к костру.
Там. На Херсонщине...
Я вцепился рукой в подлокотник кресла.
- У меня была старая работа о Леонардо, - сказал он. - Когда я вас
увидел у костра, я подумал: а почему бы мне не стать археологом?
- Дьявольщина... - сказал я. - Или цирк.
И проглотил комок.
Он тычком задавил сигарету.
- Не надо, - сказал он.
Он потрепал меня по руке и вышел.
В окно кабинета било солнце. Я выпил прохладной водички из графина.
Сода-солнце...