"В самый первый день войны, в самый июньский ее вечер, когда еще не зажигали фонарей в Москве, я шел по безлюдной Семеновской. Фонарей в этот вечер долго не зажигали, и в сиреневых сумерках белели на стенах первые военные листовки, такие невозможные на мирной Благуше, где по вечерам только запах печеного хлеба из булочных и велосипедисты дуют из Измайлова с охапками сирени. А тут вдруг белые пластыри листовок на пустынной Семеновской и слова о каких-то немцах. При чем тут немцы? Это же Москва! При чем тут немцы! В этот вечер я ходил по всем местам своего детства, чтобы их запомнить; я понимал, что их надо запомнить. Потому что с этого вечера все отменялось — и этот вечер, и все прошлые вечера, и мое детство, и все, что было.."